Пей последней летней ночи свет.
Хмель забвенья в одиночестве
Сладок ветром упоительным,
Что исполнен думой смертною,
Налетающей стремительно
Песней облака рассветного...

Где все жизни, все цветения,
Всей любви земной смятение
В синем облаке спресованны
Криком боли и отчаянья.
Но не слышен голос сорванный,
Лишь царит одно молчание.

Ночь, постой, грустна игра твоя!
Не зову тебя обратно я,
Но продлись на миг единственный!..
В триллионы снов немыслимых
Я ворвусь напевом вечности,
В сердце всю тоску миров вместив.

Ночь, прощай, светлеет даль моя!
И зовет заря кристальная,
Под откос мгновенья пущены, -
Сколько было их оставлено,
Спесью мелочной разрушено
И в любовь не переплавлено!

Время, друг ты мой безжалостный,
Гонишь ты мой жалкий парусник
По морям безбрежной слабости
В неизбежность предрассветную
Дуновеньем светлой радости...
Дуновеньем страха смертного...

1990

(вечерняя элегия с пустым бокалом в руке)

Моя ль вина,
Что в доме нет вина,
Что выставил бокал
Прекрасные бока
Вселенной напоказ,
Да и на зависть ей, -
Так и в душе моей
Река живых огней
Хранит мерцанье дня
На потаенном дне...

И не понять,
Как, на излете дня,
Теперь мне поменять
Остывшее стекло
И опустевших слов
Забытое тепло
На память, что хранит
Молчанье серых книг?
А все же, черт возьми,
Проходит жизнь, как миг...

Твоя река,
Твой сон кривых зеркал, -
Слагают облака
Твои цветные сны.
И на тебя из тьмы,
Из ясной глубины
Глядит Предвечный Лик
Сквозь трепетанье звезд!
А все же, в этот миг
Мне жаль себя до слез...

1990

Давай-ка поспорим, дружок, -
О чем? - Так ведь это не важно!
Хотя бы о том, что бумажный
Кораблик, нахальный, как черт,
Атлантике вспорет живот,
Сквозь рифы прорвется отважно,
И, с явным сомнением, каждый
В газетах об этом прочтет.

А ставки у нас велики ль?
Да что там! На пару портвейна,
Который мы благоговейно
Присмотрим в "Российском вине".
Потом, в непролазную пыль
Моей непотребной берлоги
Мы влезем, чтоб пьянства пороку
Дать бой, настоящий вполне!

Окутает синяя мгла
Бульвара пустые аллеи.
Мы пустим "зеленого змея"
Гулять по просторам стола.
Осветятся окна в домах,
И крымское солнце хмельное
Прольется тяжелой волною
В бокалы цветного стекла.

И будет беседа бродить
Но зыбким дорогам сознанья,
По темным полям мирозданья,
По гулким тоннелям эпох.
И в полночи будет чадить
Сиреневым дымом сигара,
И песня, сумбуром гитарным,
Потянется сизой рекой.

Тяжелые шпаги в углу,
Камин охраняют химеры.
В мерцающих бликах шпалеры,
По стенам дымят факела.
Борзые лежат на полу.
- Мессир, поглядите, светает,
Вас дома мадам поджидает,
Бледна, молчалива и зла.

Оставим чужие миры,
Иные эпохи покинем,
Вернемся ж в московскую зиму -
Здесь тускло горят фонари!
Как жаль, что для каждой игры
Мы жжем драгоценные свечи!
Светает. Закончился вечер.
Прощайте, пропито пари!

1983-1984

Рассыпан в небе звездный свет,
Планета в ночь летит.
Шагаю, будто по траве,
По Млечному Пути.
Присяги груз навеки снят,
Прощай, любимый полк!
Я просто маленький солдат,
Исполнивший свой долг.
Все позади, и все позабыто,
Звездный ветер дует в лицо.
Кто-то живой - кто-то убитый, -
Вот чепуха, в конце концов.
Сержантов нет, майоров нет -
Ни горя, ни забот!
Как в позабытом детском сне,
Шагай себе вперед.
Внизу остался тот, кто мне
В лицо спустил курок.
Я даже слышал, он сказал:
Прости меня, браток!
Ну и прощаю, ладно, прощаю,
Глупый солдат, прощаю тебя.
И ухожу я, но не прощаюсь,
Жизнь мимолетом лишь пригубя.
Ни боль, ни страх не гложут нас
И нету нам числа.
Со всех полков и всех веков
Судьба нас призвала.
Солдаты будущих времен
Идут за нами вслед.
Ни лиц, ни формы, ни имен,
Числа им тоже нет.
Маршем походным строем поротным
В вечность уходят Славы сыны.
С песней дурацкой на эсперанто
Мимо галактик топаем мы!

1977

Крик серебряных труб - открываются главные двери.
Выплывают из мрака знакомых созвездий кресты,
И ложатся на бархат изысканных звезд ожерелья -
Открывается книга бесчисленных судеб людских.
Хлещет лица нам снег, наши жизни, как песни якутов,
В них петляет зигзагом цепочка причудливых слов.
Эти дикие песни бездомные ветры поют нам,
Отнимая покой, из сердец выдувая тепло.

Из несметных сокровищ веселых парней флибустьеров
Нам достался в наследство засаленной карты кусок,
Мы гадаем по звездам и линиям жизни неверным.
Говорят, мы смешны, но смеяться посмеет ли кто?
Брошен жребий, как встарь, и разорваны цепи сомнений,
Двери настежь - тревожные рваные тучи скользят...
Ни корысти, ни страха, и нет ни о чем сожаленья,
Только вера в себя и удачу - иначе нельзя!

Серый дождь на стекле. За порогом тревога нас встретит.
Хриплый крик лебедей над холодным рассветом взлетит.
Мы уйдем, ослепленные сказкой, как малые дети,
Суждено лишь одни миражи нам встречать на пути.
Дай нам Бог не очнуться до самой черты горизонта,
Не дай Бог нам понять что и как до конца наших дней!
Из нелепых надежд будет мир наш неправильный соткан,
И на этой земле с нас достаточно будет вполне.

1978

Труба походная кричит:
Подъем! Подъем!
Та песня вечная звучит
В бреду моем.
И в обескровленной ночи
Встает рассвет,
И нас уводят трубачи
На смерть, на смерть.
И мы идем, в слепую ночь
Глаза раскрыв,
На этот гибельный призыв!

Куда зовете трубачи,
Зачем вам смерть?
Пусть песня вечности молчит,
Уймите медь.
Но медь уводит за собой,
Лишь сделай шаг,
Зловещий гибельный прибой
Гремит в ушах!
И каменеют у живых
Черты лица,
И, словно медь, звучат сердца!

Куда, труба, ты нас вела,
Кому на страх?
Все наши песни и дела -
Всё тлен и прах,
И жизнь идет, как в липком сне,
Из боя в бой.
Страшней, чем собственная смерть,
Чужая боль!
О, сколько нам в проклятых снах
В огне кричать!
Но жизнь сначала не начать.

Опять сходящихся полков
Я слышу рог.
От наважденья всех веков
Храни нас Бог!
Цвета неведомых знамен
Колышет дрожь, -
Но знай, та песня всех времен -
Святая ложь.
Сжигает души вечный зов
Слепой борьбы.
Будь проклят, хриплый рев трубы!

1989

Я - всадник, застывший над синью бескрайних кочевий.
Я - вьюги форейтор, на волчьей упряжке летящий.
Я - двоечник, нагло листающий Смерти учебник,
На мальчика пристально с каждой страницы глядящей.
В "вороньем гнезде", ослеплен несказанным сияньем
Валов изумрудных, искрящихся пенной стеною,
Я мир сотворяю, как птица рассвет сотворяет,
И мир оживает со мною!

Там нет никаких привилегий у серого цвета,
Лишь волчья побежка у буден, застывших на старте.
И в наших глазницах, ослепших от снега и ветра,
Все ж теплится тот огонек, посвященный Астарте.
Да все нас зовут голоса неприкаянных братьев,
Сквозь ночи их души нам светят над черной страною,
Их кости белеют в грязи на распутий распятьях, -
И это вовеки пребудет со мною!

Не нам, одержимым погоней за радужным змеем,
Вакансии клянчить в гнилом, коммунальном грядущем!
Я сам сочинитель куплетов, и я не сумею
Поверить в прелестные басни - коран малодушных.
Из цепких объятий тупой, оскопленной идеи
Мой дух ускользнет, вознесен лучезарной волною.
А солнце не меркнет, и вера моя не скудеет,
И это вовеки пребудет со мною!
Как солнце не меркнет, так вера моя не скудеет,
И это вовеки пребудет со мною!

1988

В холодной мгле заснеженных полей,
Как сонные кочевья,
В сугробах стынут россыпи огней -
Российские деревни.

В бескрайних далях ниточки дорог
Меж хвойными морями,
Да крики тощих галок и сорок
Над мертвыми церквами.

Тяжелый бег огромных диких рек
С глухими берегами,
И полстраны, промерзшие навек
Под гиблыми снегами.

Секут простор свирепые ветра
Полярных океанов.
Полгода ждать рассвета и утра
И первых караванов.

Страна кирки и каменной земли,
И братьев косолапых
Здесь жить зверью, а людям лес валить
И гибнуть на этапах.

Косые избы, сирые поля.
Дожди - и те косые.
Мой отчий дом, унылая земля,
Бескрайняя Россия!

1982

В нерешительной позе Морфей на пороге возник, -
Вечно заспанный бог - Боже мой! - что ты с бога возьмешь?
Будь попроще, присядь у огня, не теряйся, старик.
Я заснул бы в угоду тебе, только разве заснешь:
То ль неоновым сполохом брезжит полночный рассвет,
То ль последней надеждой слезятся столетья глаза,
Хриплым стоном ползет тишина на скрипучий паркет, -
Оживает серебряный век на старинных часах!

Распахнет оловянную стужу последний удар,
И - пади пелена! Но откуда возьму я слова?
Что скажу я, утративший речи божественный дар,
Беспризорный подросток, лишенный любви и родства?
Как горит миллионами звонких свечей баккара,
И клубится рождественским снегом алмазная пыль,
И летит под копыта коней бриллиантовый прах,
И растут новостройки доходных дворцов, как грибы!

Но свергается вмиг перекошенным сном наяву,
Словно град на песке, разрушаемый злыми детьми,
Словно сахарный замок в хрустальной витрине Сиу -
Царство ветхих соблазнов, больной, но пленительный мир!

Разгребая мятежным рассудком хрустальный завал,
Мерзлоту оловянных эпох согревая душой,
Я бродил наугад и нашел, хоть не знал, что искал, -
Я Серебряный век погребенный, в опале - нашел.
Околдованный сканью забытых серебряных слов,
Странных слов, наполняющих звонами душу мою,
Я вхожу под заветный, хранимый лишь памятью кров
И впервые знакомые лица друзей узнаю.

И приходит Серебряный век, как далекий романс
И с порога сожженного храма Спасенной Любви
Улыбаются мне сквозь светящийся белый туман
Обретенные в вечности братья и сестры мои!

1987